И вдруг поняла, что именно он говорит.
— Посылка?! Не может быть, это какая–то ошибка!
— Никакой ошибки, оставили час назад, в мое дежурство!
В целофановом пакете лежал пушистый плюшевый заяц в красном переднике и тапочках с помпонами. В лапы была вложена настоящая сдобная булка, завернутая в салфетку.
Я торопливо шла по длинному подземному переходу, среди пестрых магазинчиков и палаток с напитками и бутербродами, и пыталась вспомнить, когда мне просто так дарили подарки, не на день рождения и не на Восьмое марта. Получалось, что никогда. Только Гришка мастерил маленьких кукол и ежиков из шишек, но никогда сам не вручал, мой гордый князь, а заворачивал в пакет с короткой надписью «маме» и незаметно клал в мою сумку. В те дни, когда я прибегала их проведать.
Как глупо и неправильно я живу. Оставляю его так часто, а зачем? Чтобы сидеть у телевизора с вечно молчащим Глебом?
Иаков наверняка любит своих детей и сам их воспитывает. И дарит им разные смешные и чудесные подарки, и водит в зоопарк по выходным.
А вдруг у него нет детей? Вдруг так сложилось? Жил с нелюбимыми женщинами, спешил, уезжал в разные страны? Вдруг он одинок и свободен?!
Город начался сразу за вокзальной площадью. Старинные фонари, дома 18 века. Некогда было смотреть, да и не хотелось одной. У меня еще целый день! Скорей, скорей…
Все было как обычно
Все было как обычно, — лекционный зал амфитеатром, девицы с белыми воротничками у стола регистрации, соки и кофе в вестибюле. На минуту показалось, что глазастая Розенфельд И. Г. стоит за колонной. Нет, еще рано, она опоздает на первый час.
В зале продолжали рассаживаться, когда он начал читать, это немного раздражало. Ничего, не стоит обращать внимания. Настроил компьютер, повернулся к первой картинке с очкастым человечком, сидящем верхом на огромном компьютере, и вдруг почувствовал теплую волну на лице, — как будто мелькнул солнечный зайчик, даже захотелось зажмуриться. В первом ряду прямо напротив экрана сидела «Рахель» и сияла во всю свою круглую физиономию. Стало весело и легко, он встал и церемонно поклонился первому ряду. В зале одобрительно засмеялись. Сразу возникла та доверительная атмосфера между лектором и аудиторией, которую он так любил. Он артистическим жестом выключил компьютер и уверенно вышел в центр зала.
— Господа! В такой старинной аудитории неуместны эти бледные современные приборы, не правда ли? Давайте вспомним, с чего началась систематизация торговли.
Обеденный перерыв намечался в 13.00, но, как всегда, каждый докладчик затянул на лишние пять–десять минут, поэтому только в половине второго, наконец, зажгли свет.
Он спрыгнул прямо в зал, минуя ступеньки, И. Г. уже стояла в проходе, улыбаясь радостно и немного испуганно. Крепко сжал ее маленькую очень теплую руку:
— Бежим?
— Прямо сейчас?
— Только сейчас!! Ни минуты промедления!
Кстати, она прекрасно выглядела! Короткий кожаный пиджачок, плащ и зонтик в тон, стильная сумка. И ноги стройные и красивые, да она совсем не такого маленького роста, как тогда показалось! Как жаль, что мало времени!
— Вы нашли отель?
— Да, очень быстро! Там невозможно заблудиться. Но, наверное, нужно вернуться сейчас и получить ключ, утром не дали.
Да она просто умница! Никаких лишних объяснений.
— Возвращаемся, что за вопрос!
Так и повел ее за руку, как маленькую девчонку, было тепло и уютно, и ей, кажется, это очень нравилось.
— А вы знаете, что мне вручили утром в отеле?
— Утром? В отеле? Газету, наверное.
— Газету! Никакую не газету, а булку с зайцем! Признавайтесь, вы подложили?
— Булку с зайцем? Никогда! Это еще что за гадость?
— Никакая не гадость! Чудесная булка, свежая и с изюмом!
— С изюмом или с зайцем? Если с изюмом, тогда я. Каюсь. С яблоками не нашел.
— А заяц?
— Какой заяц?
— Вы хотите сказать, что зайца не было?!
— Нет. А зачем вам нужен заяц?
— А еще говорили, что крайне честный! Белый прекрасный заяц! С ушами. Он держал булку! Вы что, не помните?
— Я всегда все помню! Но булку держал не заяц, с чего вы взяли?
— А кто?!
— Зайчиха. Разве не заметно, что на ней женские туфли?
Было весело смотреть, как она хохочет, запрокидывая голову. Подбородок круглый и нежный, и волосы роскошные. Она их немного укоротила на этот раз и не закручивала в старушечью косичку.
— Вы здорово выглядите! Шикарная европейская дама. Только волосы выдают. Очень семитские волосы!
— Да, я страшно на отца похожа. Будто мамы не было вовсе. Она высокая, и глаза светлые. Говорят, один подбородок от нее достался.
— Хорошо, что один!
— А что, бывают два подбородка?!
Опять хохочет! Не девчонка, а сплошное очарование!
— Еще как бывают. Даже и три. Зря смеетесь, это просто трагедия. Человек ходит с тремя подбородками и не видит собственных ног. А вдруг у него шнурок развяжется?
Отель был вполне добротным и удобным, ее номер — на втором этаже. Весело рассмеялся, увидев знакомый чемоданчик.
— Нет–нет, никаких пирогов, не надейтесь! Это мама тогда придумала запихать в него пирог. Просто очень удобный чемоданчик — маленький и вместительный.
Он опять взял ее за руку, а другой подхватил чемоданчик и пакет с зайцем, и повел к лифту, а потом по длинному безликому коридору к ее номеру, вставил карточку, открыл дверь, включил свет в узкой прихожей, сразу загорелась и лампа над столом в комнате. Все! Они были одни.
Нет, она все–таки была не слишком высокой, потому что встала на цыпочки, чтобы его обнять.
— Спасибо вам, дорогой лектор! И за приглашение, и за зайца. Вы хороший и добрый, я так и знала!
— Ну, раз я такой хороший и добрый, и к тому же почти родственник, не пора ли перейти на «ты»? Кстати, где наша булка?
— Хорошо, давайте на «ты». Булка здесь, но не целая, я откусила маленький кусочек, еще утром. А какая у нас программа?
— Программа? Программы особой не получится, у меня обратный поезд в 7 вечера. Так получилось, к сожалению.
Вдруг показалось, что мягкие круглые плечи окаменели в его объятиях, губы плотно сжались…
— Сам не ожидал, что так получится, стечение обстоятельств. Но должен вернуться сегодня. Обязательно.
— Но ведь конгресс продолжается и завтра?
— Завтра я не читаю. День будет короткий, город чудесный, погуляешь за нас обоих. Идет?
Он опять притянул ее к себе, стал целовать пухлые губы, щеки, глаза. Под свитером кожа была гладкая и горячая.
— Пожалуйста, давайте уйдем. Ненадолго… — Она чуть отодвинулась, одернула свитер, но он уже не мог и не хотел остановиться, уже кружилась голова от ее тепла, чудного запаха, послушных губ и щек. Руки скользили под одеждой, как всегда запутался в застежках лифчика, тихо чертыхнулся.
— Хорошо, — сказала она громко, — пусть будет так. Подожди, я сама.
Она стащила через голову свитер вместе с бельем, груди оказались мягкими и чуть обвисшими, он угадал, конечно, она была рожавшей женщиной. Потом так же быстро сбросила все остальное, потянула с него рубашку, прижалась всем телом к его груди, так что он охнул и чуть не задохнулся от этой выпуклости и мягкости.
Она как–то удивительно ему подходила, даже сам не ожидал нежности, с которой целовал плечи, колени, маленькие круглые пальцы на ногах. Горячая волна поднималась к горлу и хотелось слиться всей кожей, обнять всем телом, руками, ногами, животом. «Сплетенье рук, сплетенье ног, судьбы сплетенье…» вдруг всплыла строчка в голове, cовсем не помнил, чья. Так давно не говорил на русском, откуда накатило, уму непостижимо.
И еще очень удивило, что она была молчалива. Такая веселая болтушка, и вдруг это непостижимое молчание, — ни вздохов, ни кокетства. Только смотрела будто издалека туманными глазами. Спрашивала о чем–то, искала защиты, тонула в томлении любви?
Потом она сидела в ногах кровати в рубашке до пят, с длинным рукавами и какими–то пуговичками, — кажется, в той самой, что он вернул на московском вокзале. И опять молчала, только прижалась теплой щекой к его коленям. Он не привык к женским ласкам и рукам, считал инициативу в любви делом мужчины и немного гордился своим умением. Откуда она научилась так радовать и утешать, маленькая грустная Рахель?
— «Ликом чистая иконка, пеньем — пеночка…» — проговорил вслух, чуть запинаясь от непривычных слов.
— Откуда, — тихо охнула она, — откуда ты это знаешь?
Рука на щеке несла давно забытый покой и утешение. Когда–то мать любила так гладить его перед сном, сидела в темноте на краю постели, ворошила детские кудрявые волосы. Непостижимым образом эта малознакомая милая чудачка все время напоминала ему другую, давно забытую жизнь.
Вдруг отчетливо представил, как бы она понравилась матери. Умненькая хорошая девочка, веселый дружочек. Они бы шушукались на кухне, две родные похожие женщины, лепили печенье, читали вслух любимые, им одним понятные строчки. И он бы тихо подслушивал, утопая в запахах корицы и ванили.
